Е.Н. Раевская
Художник Лагрене
Но с сильным характером в ней соединялись душевная мягкость, чувствительность и доброта. Самоотверженно заботилась она о родителях, братьях и сёстрах, приходила им на помощь в моменты самых трудных житейских испытаний. Это она посылает деньги и часы арестованным по делу декабристов братьям. Единственная в семье, она сочувствовала желанию младшей сестры Марии уехать в Сибирь к мужу С.Г. Волконскому. Она просила брата Александра «сдержать себя» и не препятствовать ей: «Её сын найдёт покровительство и поддержку,— писала она ему в мае 1826 г., — её же муж (ни от кого) не может надеяться на жалость и утешение, Кроме неё». Она верит, что Мария Николаевна «сможет ещё найти счастье в своей преданности к мужу, в выполнении своих обязанностей по отношению к нему». В другом письме брату она признается: «Ничто не удержало бы меня на месте Марии — поехать за мужем я считала бы своим первым долгом» (август 1826 г.).
Как все Раевские, Екатерина Николаевна была прекрасно образованна: в совершенстве знала она французский и английский языки, с детства отличалась начитанностью и горячей любовью к литературе. Сильно развитое поэтическое чувство и воображение, хороший художественный вкус сделали её тонкой ценительницей замечательных произведений русских и иностранных авторов. До нас дошли два отзыва Е. Раевской о произведениях Пушкина. Они обнаруживают независимость от чужих мнений и объективность её литературных суждений и оценок.
Он (Пушкин.— Н.Л.) только что кончил оду на Наполеона, — пишет она брату Александру, — которая, по моему скромному мнению, хороша, сколько я могу судить, слышав её частью один раз (письмо Александру Раевскому, ноябрь 1821 г.).
8 декабря 1822 г. она снова писала брату: «Посылаю тебе письмо, кажется, от Пушкина... Пушкин послал Николаю отрывок поэмы, которую не думает ни печатать, ни кончать. Это странный замысел, отзывающийся, как мне кажется, чтением Байрона». Это, конечно, «Братья разбойники», отрывок незавершенной поэмы Пушкина о разбойниках.
Екатерина Николаевна прожила долгую жизнь (1797-1885). Я. Грот, автор книги «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники», ещё застал её в живых и познакомился с нею. Он почерпнул из бесед с Е.Н. Орловой ценные сведения о Пушкине, её отце, муже и братьях, опубликованные им в книге. И в свои старческие годы она производила все ещё сильное впечатление: «Эта замечательная женщина, — писал Грот, — сохраняет... всю свежесть своего живого ума, ясность души и приветливость общительного нрава; она по-прежнему следит за литературой, и то, что пишется о Пушкине, не ускользает от её внимания».
Е.Н. Раевская-Орлова оставила значительный след в творчестве Пушкина. С её именем связан цикл южных романтических произведений поэта. Известный пушкинист Б.В. Томашевский относил к этому циклу крымскую элегию «Редеет облаков летучая гряда...», стихотворение «Увы, зачем она блистает...», заключительные стихи «Бахчисарайского фонтана» («Я помню столь же милый взгляд...»). И любовь, и лирические отзвуки её Томашевский ограничивал только югом. «Позже Пушкину уже невозможно было вернуться к романтическим настроениям 1822 г. Кончилась, по-видимому, и сама любовь». Однако поэтические отзвуки крымской любви продолжались и позже в творчестве Пушкина. Цикл стихов, посвященных Е. Раевской-Орловой, может быть пополнен.
За романтической идеализацией любимой женщины в южной лирике и «Бахчисарайском фонтане» следуют воспоминания о пережитом, более объективное изображение её душевного склада и новое обращение к её образу в произведениях после восстания декабристов.
В 1821 г. она стала женой декабриста М.Ф. Орлова. В связи с событиями 14 декабря М.Ф. Орлов был арестован в Москве и привезен в Петропавловскую крепость. В январе 1821 г., когда «Союз благоденствия» был распущен, он вышел из его состава, но в Южное общество не вступил. В восстании 14 декабря Орлов участия не принимал. Заступничество брата, А.Ф. Орлова, активно подавлявшего восстание декабристов и пользовавшегося расположением царя, благоприятно решило судьбу Михаила Федоровича: его выслали в деревню Милятино, Калужской губернии, под надзор полиции с обязательством жить там безвыездно.
Чувство Пушкина к Е. Раевской, зародившееся в Петербурге, жило в душе поэта и на Кавказе:
Душа, как прежде, каждый час
Полна томительною думой...
(«Руслан и Людмила». Эпилог)
Он был сосредоточен на своем живом и сильном чувстве. Им проникнута элегия «Погасло дневное светило...». Впервые Пушкин упоминает о ней в письме к брату: «...морем отправились мы мимо полуденных берегов Тавриды, в Юрзуф, где находилось семейство Раевского.
Е.Н. и М.Ф. Орловы.
Рисунок А.С. Пушкина. 1829 г.
Ночью на корабле написал я элегию, которую тебе присылаю». Элегия напечатана в «Сыне отечества», по желанию автора, без подписи, с заведомо неверной датой: «Чёрное море, 1820 сентябрь».
Сам же поэт признавался, что элегия написана на корабле, когда он плыл из Феодосии в Гурзуф ночью 19 августа. В Керчи для морского путешествия в распоряжение генерала дали военный бриг «Мингрелня». На нём Раевские и Пушкин плыли до Гурзуфа. «По словам одной из спутниц (М.Н. Раевской. — Н.Л.), в ночь перед Гурзуфом Пушкин расхаживал по палубе в задумчивости и что-то бормотал про себя». Поэт сочинял элегию «Погасло дневное светило...».
Пушкинисты отмечали трудно поддающиеся объяснению стихи элегии:
Я вижу берег отдалённый,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоённый...
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И всё, чем я страдал, и всё, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман...
С берегами Крыма, которые Пушкин впервые видит, он связывает свои любовные воспоминания. Это место казалось неясным.
Имя Екатерины Николаевны снимает эту неясность. Пушкин всю ночь не слал, с волнением приближаясь к Гурзуфу, где находилась вдохновительница элегии, девушка, которую он полюбил ещё до отъезда на юг. Поэтому впервые увиденное место пробуждает воспоминание о прежней любви к ней. Это воспоминание рождает «слёзы вновь», вызывает привычные любовные волнения:
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает.
(«Погасло дневное светило...»)
В Гурзуфе «посреди семейства почтенного Раевского» Пушкин провел три недели, «счастливейшие минуты в своей жизни». Поэт называл Крым «прелестным краем» и особенно любил Гурзуф, Вот что рассказывали об этом живописном уголке знатоки края, «Горы небольшим полукругом облегают тамошнее море. С севера загораживает Чатырдаг, с востока Аюдаг заслоняет от палящих лучей солнца; оттого в Гурзуфе такой превосходный, умеренный климат и такая роскошь растительности. Одна скала поднимается над самым домом, где жил Пушкин. Гурзуф расположен на скате». «...Сама Швейцария едва ли представляет такое разнообразие видов, такую роскошь в произрастаниях, такую ясность неба и зелени — сверх того украшенные, дополненные грозным океаном... со всеми изменениями своих цветов...»
«Лучшая дача... принадлежала тогда бывшему одесскому генерал-губернатору герцогу Ришелье. Это был довольно большой двухэтажный дом, с двумя балконами, один на море, другой в горы, и с обширным садом. Кругом и ближе к морю разбросана татарская деревушка». Годами дом этот пустовал. Сам хозяин бывал в нем только дважды — в 1811-1812 гг. В летние же месяцы в нём жили путешественники, знакомые герцога.
Вид Гурзуфа.
Художник К.И. Рабус.
Справа дом Ришелье, где жил Пушкин с Раевскими. 1828 г.
По словам его посетителей, этот двухэтажный «воздушный» замок неудобный и безвкусно построенный, «весь состоял из лестниц и галерей, кроме двух или трех маленьких комнат внизу, выделенных в середине здания...» В нем и разместились Раевские. «Виды с балкона дома... на горы и особенно на очаровательный залив, служащий лучшим местом купаний на южном берегу, выше всякого описания».
Татарская деревушка с узенькими улочками, с глиняными саклями, окруженными садами, славилась своими кипарисами, «...в особенности один экземпляр этого дерева едва ли не современника первого приобретателя дачи, дюка де Ришелье, по необыкновенному росту можно назвать первым на южном берегу: сверху донизу он густо покрыт ветвями, так что исключительно заслуживает названия «темного» кипариса. Все аллеи окаймлены редкими стелющимися цветами, розами, лаврами, миртами».
В Гурзуфе, вспоминала М.Н. Волконская, Пушкин выделял старшую из сестер Раевских, с ней он «особенно любезничал» и «спорил о литературе». Ему были дороги её замечания и литературные оценки. Николай Раевский и Пушкин выбрали для чтения том сочинений Байрона... В тех случаях, по словам Екатерины Николаевны, «когда они не понимали какого-нибудь слова, то, не имея лексикона, посылали наверх к ней за справкой». В Гурзуфе Пушкин общался только с Раевскими. У нас нет никаких сведений о том, что он встречался в Крыму с молодыми женщинами, не принадлежащими к семье генерала. В Крыму чувство поэта к Екатерине Николаевне пробудилось с новой силой. В «Отрывках из Путешествия Онегина» Пушкин признавался:
А там, меж хижинок татар...
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза! прошлое забудь.
В Гурзуфе написана элегия «Увы, зачем она блистает...». Пушкин посвящает стихотворение серьёзно больной в то время Екатерине Николаевне:
Она приметно увядает
Во цвете юности живой...
Элегия проникнута глубоким чувством поэта:
Спешу в волненье дум тяжёлых,
Сокрыв уныние моё,
Наслушаться речей весёлых
И наглядеться на неё.
Но разлука была неизбежной. Е. Раевской посвящено и стихотворение «К***»:
Зачем безвременную скуку
Зловещей думою питать,
И неизбежную разлуку
В унынье робком ожидать?
День расставания поэт называет «днем страдания». 5 сентября вместе с генералом Раевским и его сыном Николаем Пушкин выехал из Гурзуфа. 8 сентября они посетили ханский дворец (хан-сарай), видели «фонтан слез», «Сельсебиль» (райский источник). Из Бахчисарая Пушкин и его спутники приехали в Симферополь. Вероятно, Пушкин ездил с Раевскими, отцом и сыном, и в имение их родственников Бороздиных «Саблы», где продолжала свой отдых С.А. Раевская с дочерьми. Это имение находилось в 15 верстах от Симферополя. Расставшись с Раевскими, поэт отправился к месту своей службы в Кишинёв.
В конце ноября 1820 г. Пушкин встретил Раевских в Каменке. Здесь на берегу Тясмина были созданы элегия «Редеет облаков летучая гряда...», стихотворение «Нереида» и черновой набросок первой строфы стихотворения «Кто видел край, где роскошью природы...». Крымские впечатления в этих стихотворениях сливаются с женским образом.
Златой предел! любимый край Эльвины,
К тебе летят желания мои!
Я помню скал прибрежные стремнины,
Я помню вод весёлые струи,
И тень, и шум — и красные долины.
(«Кто видел край, где роскошью природы...»)
«Увядшие равнины», «дремлющий залив», «чёрных скал вершины» (в стихотворении «Редеет облаков...».— Н.Л.) - это пейзаж Каменки. Здесь, найдя на небе знакомую звезду, Пушкин вспомнил Гурзуф и «полуденные волны» (в рукописи — «таврические») и «деву милую»:
Там некогда в горах, сердечной думы полный,
Над морем я влачил задумчивую лень,
Когда на хижины сходила ночи тень —
И дева юная во мгле тебя искала
И именем своим подругам называла.
(«Редеет облаков летучая гряда...»)
Только что написанные в Каменке стихи были известны в кругу друзей. Екатерина Николаевна читала и элегию, и другие стихотворения Пушкина.
В трёх заветных для Пушкина стихах рассказывалось о Екатерине Николаевне, и поэт не хотел предавать их печати.
После Гурзуфа и Каменки Пушкин встречался с Екатериной Николаевной в Кишиневе, Киеве, Одессе, Москве и, вероятно, в Петербурге. Одна из их встреч произошла в начале 1821 г. в Киеве, куда Пушкин приехал с братьями Давыдовыми на «контракты» (ежегодную зимнюю ярмарку). Он жил у Раевских. Гости и родные узнали в это время, что Екатерина Николаевна приняла предложение М.Ф. Орлова выйти за него замуж. В лирике Пушкина 1821 г. вновь появляются стихи, посвященные Е.Н. Раевской. Но теперь её характеристика менее идеализированная:
Взгляни на милую, когда своё чело
Она пред зеркалом цветами окружает,
Играет локоном, и верное стекло
Улыбку, хитрый взор и гордость отражает.
(«Красавица перед зеркалом»)
Хитрый взор, вместо «милого», «волшебного», более точно передает характер гордой красавицы.
Стихотворение «Дева» представляет собой как бы реплику из дружеского диалога:
Я говорил тебе: страшися девы милой!
Я знал: она сердца влечёт невольной силой.
Неосторожный друг, я знал: нельзя при ней
Иную замечать, иных искать очей
Надежду потеряв, забыв измены сладость,
Пылает близ неё задумчивая младость;
Любимцы счастия, наперсники судьбы
Смиренно ей несут влюбленные мольбы;
Но дева гордая их чувства ненавидит
И, очи опустив, не внемлет и не видит.
И эти стихи характеристичны, они раскрывают индивидуальную особенность Екатерины Николаевны. Окруженная постоянным поклонением, она оставалась совершенно равнодушной, безучастной к поэту.
В Кишиневе Пушкин живет дорогими для него воспоминаниями, он переносится воображением в Гурзуф, где был счастлив, и заканчивает начатое в Каменке стихотворение «Кто видел край, где роскошью природы...». В рукописи сохранились стихи, не вошедшие в окончательный текст:
Приду ли вновь, поклонник муз и мира,
Забыв молву и света суеты,
На берегах весёлого Салгира
Воспоминать души моей мечты?
В конце мая — начале июня 1821 г. Орловы приезжают в Кишинев. Летом у них гостит Н.Н. Раевский-старший с женой и дочерьми. Пушкин был частым гостем в доме Орловых.
В поэме «Кавказский пленник» «...тайный глас души» самого поэта созвучен с переживаниями пленника:
...в нём теснились Воспоминанья прошлых дней...
Лежала в сердце, как свинец,
Тоска любви без упованья.
Особой психологической конкретностью отличаются описания душевных переживаний пленника, в них отразился личный любовный опыт поэта, его уединенные мечты (вариант: неразделенные мечты):
Нет, я не знал любви взаимной,
Любил один, страдал один.
Некоторые из черновых набросков напоминают «любовный бред» «Бахчисарайского фонтана»:
Безумец! Я любви желал.
Я полюбил! Мятежной страсти
Я пламень роковой познал.
Огонь и жажду я познал.
Как виденье, призрак, слегка намечен образ возлюбленной героя:
Я вижу образ вечно милый;
Его зову, к нему стремлюсь,
Молчу, не вижу, не внимаю;
Тебе в забвеньи предаюсь
И тайный призрак обнимаю.
Об нём в пустыне слёзы лью;
Повсюду он со мною бродит
И мрачную тоску наводит
На душу сирую мою.
В поэме, как и в лирике, с темой несчастной любви как её исход соседствует тема смерти:
Умру вдали брегов желанных;
Мне будет гробом эта степь.
К 1822 г. поэт «безотрадно испытал» и расцвет своей любви к Е.Н. Раевской-Орловой и её завершение: любимая стала женой приятеля, М.Ф. Орлова, а в начале января 1822 г. вместе с мужем уехала в Киев и, вероятно, уже больше в Кишинев не возвращалась. В январе 1822 г. Пушкин с ней простился.
Летом 1822 г. начинается основная работа над крымской поэмой, вдохновленной воспоминаниями об Е. Орловой. «Бахчисарайский фонтан» создавался как раз в то время, когда вдохновительница поэта отдыхала в Крыму. В эпилоге поэмы Пушкин выражал свою заветную мечту:
Приду на склон приморских гор,
Воспоминаний тайных полный,
И вновь таврические волны
Обрадуют мой жадный взор.
Интимным характером поэмы объясняется, по-видимому, и то обстоятельство, что Пушкин, охотно делившийся с друзьями поэтическими замыслами, очень редко упоминает в письмах о «Бахчисарайском фонтане». Он писал эту поэму, по его словам, для себя, не желая печатать. Впервые о крымской поэме Пушкин сообщал брату 25 августа 1823 г. из Одессы.
Накануне выхода в свет «Бахчисарайского фонтана» (8 февраля 1824 г.) он писал А.А. Бестужеву: «Радуюсь, что мой «Фонтан» шумит. Недостаток плана не моя вина. Я суеверно перекладывал в стихи рассказ молодой женщины. К нежным законам стиха я приноровлял звуки её милых и бесхитростных уст». Молодая женщина — Екатерина Раевская.
Осматривая в Бахчисарае вечный памятник любви хана к жене-христианке, Пушкин вспоминал, что она называла его «фонтаном слез». Это о ней писал поэт А. А. Дельвигу: «Я прежде слыхал о странном памятнике влюбленного хана. К** поэтически описывала мне его, называя «la fontaine des larmes» («фонтаном слез»). Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат».
Ученые спорят о вдохновительнице поэмы, кто скрыт за этой литерой «К». Они называют имена С.С. Потоцкой-Киселёвой (Л.П. Гроссман), М.Н. Волконской (П.Е. Щеголев). Но литера «К» — начальная буква имени Катерина, как называли её родные и близкие люди. Возможно, Пушкин имел в виду именно Е.Н. Орлову.
В черновом варианте письма к Дельвигу воображение своей рассказчицы Пушкин называет поэтическим: «Поэтическое воображение «К». Переписывая дважды письмо и исправляя его, он трижды написал букву «К». «Трудно допустить,— справедливо замечал исследователь Пушкина А.М. Лобода,— чтобы Пушкин в частном письме к другу умышленно выбрал инициал, не соответствующий имени своей героини: проще было бы вовсе не упоминать о нем, если же так, то наиболее подходящим лицом для инициала К** будет Катерина Николаевна (Китти, Катя) Раевская». По всему вероятию, литера «К» — действительно начальная буква имени Катерина. Так поэт называет Екатерину Николаевну позже в письмах к Вяземскому.
Катенькой, Катериной постоянно именуется она в многочисленных письмах родных.
Пушкин использует конкретные факты биографии своей вдохновительницы и вводит их в сюжет «Бахчисарайского фонтана». В крымском предании упомянута только фамилия Потоцкой, похищенной Керим-Гиреем. Пушкин вводит в поэму эпизодический образ отца Марии и поэтично рассказывает о его любви к дочери:
Седой отец гордился ею
И звал отрадою своею
Для старика была закон
Её младенческая воля.
Одну заботу ведал он,
Чтоб дочери любимой доля
Была, как вешний день, ясна,
Чтоб и минутные печали
Её души не помрачали,
Чтоб даже замужем она
Воспоминала с умиленьем
Девичье время, дни забав,
Мелькнувших легким сновиденьем.
В этом рассказе вполне отразилась сердечная привязанность отца Раевского к Екатерине Николаевне, Н.Н. Раевский был заботливым и любящим отцом, но особую нежность проявлял к старшей дочери, которую в своих письмах неизменно ласково называл Катенькой. Она была его любимицей: «...вы близки мне, так как вы привязаны ко мне с вашего детства, вы ребенок моих забот моего сердца». Он делает все возможное для её счастья. «Надеюсь вас увидеть счастливой в этой жизни...»,— пишет он. Окруженная знатными и богатыми женихами, она никого не любила и не хотела выходить замуж. «Мой друг,— пишет озабоченный её будущим отец,— вы никого не полюбите до того, как будете замужем. Это правда, как вам говорили в моем присутствии в Киеве... Не найти, кто бы вас стоил. Это не лесть, моя дорогая дочь, я не слеп насчет своих детей, поверьте!.. Я не знаю ни одного молодого человека в Петербурге, которого я мог бы желать мужем для вас, я не знаю никого, кто бы был способен оценить вас...»
Толпы вельмож и богачей
Руки Марииной искали,
И много юношей по ней
В страданье тайном изнывали.
Но в тишине души своей
Она любви ещё не знала...
В «страданье тайном» юношей можно видеть намек и на любовь одного из них — самого поэта.
Реальный облик Екатерины Николаевны отражается не только в бесстрастии, «тишине души» героини, но и в её живости, в обаянии её молодости, душевной гармонии и красоты:
Все в ней пленяло: тихий нрав,
Движенья стройные, живые...
Но это красота страдающая, отмеченная ранним увяданием. Те же черты идеального женского образа знакомы по южной лирике («Увы, зачем она блистает...»).
У лирической красавицы тот же характер, те же душевные качества, что у героини поэмы: тихая, ясная душа, врожденная живость и грация движений. Заключительные стихи «Бахчисарайского фонтана», «любовный бред», навеяны безответной любовью поэта:
Я помню столь же милый взгляд
И красоту ещё земную,
Все думы сердца к ней летят,
Об ней в изгнании тоскую...
Безумец! полно! перестань,
Не оживляй тоски напрасной,
Мятежным снам любви несчастной
Заплачена тобою дань.
(«Бахчисарайский фонтан»)
Заглавие, указывающее, кому посвящен «Бахчисарайский фонтан», Пушкин густо зачеркнул чернилами. Зачеркнутыми оказались инициалы Н. Н. Р., что означало Николаю Николаевичу Раевскому. Пушкин не ввел при издании поэмы текст посвящения и тем самым отказался от намерения посвятить поэму другу. Но значение его в том, что он снова вводит нас в семью Раевских. Предание, положенное в основу сюжета крымской поэмы, знал Николай Николаевич, о чем свидетельствует один из вариантов вступления: «Давно печальное преданье ты мне поведал в первый раз». Оно было известно всей семье Раевских, всем сестрам. «Младые девы» тоже рассказывали это предание. И рассказ одной из них вдохновил поэта. Этой вдохновительницей, как нам представляется, была Е.Н. Раевская.
В 1824 г. возникает цикл стихотворений, снова навеянных крымскими воспоминаниями. «Крым у Пушкина,— пишет известный советский филолог Г.О. Винокур, — является поэтическим образом, который насыщен интенсивным любовным содержанием... Пушкин, вероятно, навсегда сохранил это чувство по отношению к Крыму. Он говорит о Крыме, как о любимой женщине, на которую в своё время недостаточно нагляделся...»
В связи с созданием образа Марины Мнишек в трагедии «Борис Годунов» Пушкин снова вспоминает Е. Орлову в письме к Вяземскому.
Ссылка в Михайловское разлучила Пушкина с его вдохновительницей. Новая их встреча произошла 26 декабря 1826 г, в салоне кн. 3.А. Волконской. Пушкин был свидетелем проявления великодушия и доброты Екатерины Николаевны и не мог не оценить их. «Сестра,— вспоминала Мария Николаевна,—видя, что я уезжаю без шубы испугалась за меня, и, сняв со своих плеч салоп на меху, надела его на меня. Кроме того, она снабдила меня книгами, шерстями для рукоделия и рисунками».
Видимо, Екатерину Орлову имел в виду Пушкин в стихотворении «Зимняя дорога», полном грусти, написанном после поездки в Москву в декабре 1826 г.
Скучно, грустно... Завтра, Нина,
Завтра, к милой возвратись,
Я забудусь у камина,
Загляжусь не наглядясь.
Звучно стрелка часовая
Мирный круг свой совершит,
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.
Грустно, Нина: путь мой скучен,
Дремля смолкнул мой ямщик,
Колокольчик однозвучен,
Отуманен лунный лик.
«Кто такая Нина — неизвестно»,— замечали комментаторы лирики Пушкина, затрудняясь определить, к кому обращено стихотворение. Попробуем ответить на это. В семье Раевских у сестер были условные, домашние имена. Так, младшую из сестер, Софью, звали Кокот. Из письма М.Ф. Орлова к жене и «Воспоминаний» А. П. Керн выясняется, что в семейном кругу Екатерину Николаевну называли Ниной. А.П. Керн вспоминает: «...я имела счастие... посетить бесподобное семейство Раевских... Николай Николаевич... представил жене своей моего мужа... Она сейчас приняла меня под свое покровительство, приголубила и познакомила со всеми дочерьми своими. Старшая, полная грации и привлекательности, сама меня приласкала. Это красавица Нина, о которой потом вспоминал Пушкин». Во французском письме к жене, гостившей с детьми у отца, Михаил Федорович пишет несколько фраз по-русски для шестилетнего сына Николая. Между прочим, он дает ему шутливое поручение, из которого видно, что жену, Екатерину Николаевну, Орлов называл: «мамой Ниной», а дочь Анну — Нинушкой.
Осенью 1830 г. в Болдине создавалась VIII глава «Евгения Онегина». Позже в известном письме к Н.Б. Голицыну Пушкин признавался, что замысел «Евгения Онегина» возник в Крыму.
О своей крымской любви поэт рассказал в лирических отступлениях I главы «Евгения Онегина». В качестве вступления к I главе «Онегина» в первой публикации Пушкин выбрал стихотворение «Разговор книгопродавца с поэтом».
Это своеобразная увертюра, лейтмотивом которой является безответная любовь поэта. С большой поэтической силой трагическая любовь героев воплощена в VIII главе романа. Характер Татьяны в романе Пушкина — широкое, художественное обобщение, а не снимок с знакомых поэту лиц. Вместе с тем «первоначальные (представления Пушкина об «идеале гордой девы», несомненно, возникли под неотразимым обаянием дочерей Раевского — Екатерины, Елены, Марии».
М.Н. Раевская
Рисунок А.С. Пушкина
Отличительная черта характера Татьяны — необычайно развитое чувство долга. Эта черта характера пушкинской героини восходит и к М.Н. Волконской и к Е.Н. Орловой, которая, как и её сестра, не задумываясь, поехала бы в Сибирь.
Среди черновых строф VIII главы «Онегина» есть ещё одна (XXVIa), не вошедшая в окончательную редакцию и изображающая появление на балу прекрасной женщины. Само имя наводит на мысль, что перед нами, возможно, ещё один вариант портрета Екатерины Николаевны. Еще раз вспомним, что родные называли её Ниной.
Смотрите: в залу Нина входит,
Остановилась у дверей
И взгляд рассеянный обводит
Кругом внимательных гостей;
В волненье перси, плечи блещут,
Горит в алмазах готова.
В черновых набросках VIII главы «Евгения Онегина» прекрасная женщина в дверях сравнивается с картиной, которой все любуются.
Полюбив Е.Н. Раевскую ещё девушкой, Пушкин утаил своё чувство к этой замечательной женщине, поэтому оно выражается в его стихах неопределенно, дорогими для поэта и нас намёками.
Из книги Н.М. Лобиковой «Тесный круг друзей моих», Москва, «Просвещение», 1980 г.
