ПУЦЦОЛАНА

"ПУЦЦОЛАНА"

(из книги "Карадаг. Воспоминания.")

Е.А. Слудский

О ней приходилось слышать не один раз. Это горная порода, ее прибавка к цементу придает ему свойство не разрушаться в морской воде. И якобы во всем мире пуццолана найдена только на Карадаге и в Италии. Незаменима при возведении портовых сооружений. Так это или нет — утверждать не берусь. Такое слышал из уст отца, будучи еще несмышленышем и чрезвычайно мало интересуясь свойствами пуццоланы и портовыми сооружениями.

На дореволюционных снимках Карадага можно увидеть ряд черных больших эстакад из толстых просмоленных бревен, укрепленных на бетонных фундаментах. Жители Карадага называли их «виселицами». Им предстояло служить опорами будущей канатной подвесной дороги для транспортировки знаменитой пуццоланы от места ее добычи к морю для погрузки на суда. Но эта дорога так и не была достроена, очевидно, капиталистам, мечтавшим нажить на пуццолане миллионы, помешала революция. Впрочем, судя по многим рассказам отца своим знакомым и гостям Карадага, эта «пуццолановая эпопея» представляется какой-то авантюрой. Из всего слышанного я мог составить себе такое представление об этом.

Подвесная дорога подводилась к южной подошве Святой горы, или горы Карадаг, где, очевидно, и предполагалось добывать пуццолану. Там была начальная станция канатной дороги. Построен длинный, высокий навес из черных, просмоленных бревен и досок, под крышей на закругленном монорельсе висели железные вагонетки. Мы, дети, несколько раз туда добирались, чтобы на них покататься. Ниже, через овраг, находилась усадьба сторожа вагонеток, Ивана Гончарова. Длинное, приземистое строение, в нем в ряд было и жилье, и хлев. Иван держал коз, кур. У Ивана добрейшая жена Анна Митрофановна и дети — старшая Вера, потом Иван, Яков, Маша и самый маленький, забыл как его зовут. Вера была уже в том возрасте, что не интересовалась катаньем на жутко гудящих под навесом вагонетках, остальные от этого удовольствия не отказывались. Иногда и я разделял с ними компанию, хотя было далековато до тех вагонеток, километра три от Станции, да еще в гору...

По утверждению отца, никакой пуццоланы не было там, куда подвели несостоявшуюся подвесную дорогу, за нее приняли другую горную породу, не представлявшую строительной ценности. Другой, «морской» конец дороги был начат, но не окончен постройкой всего в какой-нибудь сотне метров от лабораторного корпуса Станции, сразу за дачей Леонтовского (ныне Актинометрическая станция). Крутой, высокий берег бухточки из глинистого сланца. В этой-то бухте и был задуман причал для грузовых судов, чтобы вывозить пуццолану. Но строить причал в бухте с узким пляжем и обрывистым берегом было неудобно. Поэтому строительство начали километрах в полутора западнее, за устьем ручья Отузки, где берег более широкий и низкий. Там построили «массив» — большущий, с трехэтажный дом бетонный куб-коробка, открытая сверху. Предполагалось эту коробку спустить на воду, отбуксировать к месту постоянной установки и загрузить камнями, чтобы она стала на дно, где нужно. Строители «массива» (сейчас мне трудно оценить его размеры, что-нибудь не меньше порядка 10x10x10 метров) обратились к пароходному обществу с просьбой стащить постройку с берега и отбуксировать. Пароходное общество запросило за работу одну тысячу рублей. Заказчикам показалось дорого, от услуг пароходного общества отказались и решили проделать все своими силами при помощи якорей и лебедок. Однако ничего из этого не вышло, оборвали якоря и лебедки, а «куб» сел на мель невдалеке от берега.

Тогда снова обратились к пароходному обществу, но оно запросило уже десять тысяч рублей, и сделка опять не состоялась. И по сей день стоят эти два громадных бетонных куба, один на мели в море, другой на берегу. Как памятники человеческой глупости и алчности.

Однако что-то ценное, под названием «трасс» было обнаружено уже в советское время с противоположной стороны Святой горы. Были организованы «Карадагские трассовые копи» — разрабатывалась горная порода светлого, серо-голубого цвета. Не знаю, на что она употреблялась. Значительная часть горы, обращенная к Коктебелю, сделалась лысой. Чтобы добраться до породы, естественно потребовалось уничтожить дубовый лес. Насколько мне известно, после Отечественной войны разработка трасса не возобновлялась. А может, она прекращена еще и до войны.

Главным инженером трассовых копей был назначен давний знакомый отца Александр Иванович Спасокукоцкий, брат известного хирурга, бывавший на Карадаге еще в начале двадцатых годов и научивший меня делать из глины яркие светильники, в них хорошо горели парафин и стеарин, сало, постное масло и дельфиний жир... Много позднее отец рассказывал, что у Александра Ивановича, очевидно, на почве переутомления от ответственной работы, возникло тяжелое психическое заболевание.

А тогда, летом 1925 года Александр Иванович как-то зашел на Карадаг и обратил внимание на то, как мы мучились на крутом берегу, вырубая в неподатливом глинистом сланце углубление — будущий сарай для лодки. Потом предложил отцу:

— Я дам вам аммонал, запалы, шнур и вы сделаете котлован без особого труда.

Отец, весьма далекий от взрывных дел, поначалу отказывался, говорил, что у нас нет людей, знакомых с такой работой, что это очень опасно, и т.д. Однако А. И. уговорил отца, пригласил на трассовые копи, показал, что к чему, подробно проинструктировал. И вот папа приходит с тяжелым рюкзаком. Показывает блестящие запалы, похожие на патроны к револьверу «наган», только подлиннее, моток бикфордова шнура и самый аммонал, имеющий вид подмоченного коричневого песка. В тот же день приступили к делу. Большим плотничьим буравом проделали скважину глубиной в полметра или немного больше. Папа опустил туда запал, обжатый на бикфордовом шнуре. Насыпал аммонала грамм триста. Потом скважину диаметром сантиметров в пять засыпали доверху мелким щебнем, галькой. Обрезали шнур, оставив его над скважиной сантиметров десять. Затем папа прикоснулся к шнуру зажженной спичкой и приказал всем нам, зрителям, бежать на безопасное расстояние, метров за шестьдесят. И оттуда стал наблюдать за горением шнура в бинокль. Расчетное время до взрыва — около пяти минут. Однако прошло пять, и десять, и двадцать минут, — никакого взрыва и конец шнура торчит из скважины неизмененным. С большой опаской подходим. «Мы» — это папа, Николай Иванович Семеринов, капитан баркаса «Вяземский», я и несколько студентов-практикантов. Ясно, шнур погас. Отец попытался поджечь еще раз, но Николай Иванович вежливо его отстранил.

— Разрешите, Александр Федорович, мы с Женей, это проделаем. Николай Иванович приказал мне растрепать конец шнура, достаточно жесткого. Николай Иванович поднес спичку к размочаленному концу, он зашипел, задымился. Николай Иванович той же спичкой зажег папиросу и совсем не собирался уходить. (Студентов, как задымился шнур, точно ветром сдул) Николай Иванович не уходит, естественно и я, его подчиненный, тоже не схожу с места. Стоим и смотрим, как горит, точнее, шипит и чадит бикфордов шнур. Как бы не погас? Но тут отец закричал истерически: «да бегите же!» и добавил такое непечатное, чего я от него не слышал никогда, ни раньше, ни позже, и побежал сам. Не торопясь, и мы с Николаем Ивановичем «побежали». К отцу, уже смотрящему в бинокль с безопасного расстояния. Едва мы подошли, грохнул взрыв, не очень сильный, но все же взметнувший фонтан осколков и пыли. В породе оказалась выемка объемом с полкубометра. Взрывная техника всем понравилась и при ее помощи выемка для лодочного сарая была сделана быстро и без особого труда.

--> Жильё в Крыму <--